Неточные совпадения
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на
берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу
морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Но мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских
берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин
морскихЗатворниц жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном.
Шум, споры — легкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Отоном;
Часы летят, а грозный счет
Меж тем невидимо растет.
А был один из доблестнейших козаков; много совершил он под своим атаманством
морских походов, но славнее всех был поход к анатольским
берегам.
Все бросили вмиг
берег и снарядку челнов, ибо предстоял теперь сухопутный, а не
морской поход, и не суда да козацкие чайки [Чайки — длинные узкие речные суда запорожцев.] — понадобились телеги и кони.
Вот, некогда, на
берегу морском,
При стаде он своём
В день ясный сидя
И видя,
Что на Море едва колышется вода
(Так Море присмирело),
И плавно с пристани бегут по ней суда:
«Мой друг!» сказал: «опять ты денег захотело,
Но ежели моих — пустое дело!
Бывают нередко страшные и опасные минуты в
морских плаваниях вообще: было несколько таких минут и в нашем плавании до
берегов Японии. Но такие ужасы, какие испытали наши плаватели с фрегатом «Диана», почти беспримерны в летописях
морских бедствий.
По дороге еще есть красивая каменная часовня в полуготическом вкусе, потом, в стороне под горой, на
берегу, выстроено несколько домиков для приезжающих на лето брать
морские ванны.
На другой день утром мы ушли, не видав ни одного европейца, которых всего трое в Анжере. Мы плыли дальше по проливу между влажными, цветущими
берегами Явы и Суматры. Местами, на гладком зеркале пролива, лежали, как корзинки с зеленью, маленькие островки, означенные только на
морских картах под именем Двух братьев, Трех сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья, без имени, и те обросли густою зеленью.
И теперь воды
морской нет, ее делают пресною, за пять тысяч верст от
берега является блюдо свежей зелени и дичи; под экватором можно поесть русской капусты и щей.
Что за жизнь кипела бы тут, в этих заливах, которыми изрезаны японские
берега на Нипоне и на Чусиме, дай только волю
морским нациям!
«И опять-таки мы все воротились бы домой! — думал я, дополняя свою грезу:
берег близко, рукой подать; не утонули бы мы, а я еще немного и плавать умею». Опять неопытность! Уметь плавать в тихой воде, в речках, да еще в купальнях, и плавать по
морским, расходившимся волнам — это неизмеримая, как я убедился после, разница. В последнем случае редкий матрос, привычный пловец, выплывает.
Так кончился первый акт этой
морской драмы, — первый потому, что «страшные», «опасные» и «гибельные» минуты далеко не исчерпались землетрясением. Второй акт продолжался с 11-го декабря 1854 по 6-е января 1855 г., когда плаватели покинули фрегат, или, вернее, когда он покинул их совсем, и они буквально «выбросились» на чужой, отдаленный от отечества
берег.
Вследствие колебания
морского дна у
берегов Японии в бухту Симодо влился громадный вал, который коснулся
берега и отхлынул, но не успел уйти из бухты, как навстречу ему, с моря, хлынул другой вал, громаднее. Они столкнулись, и не вместившаяся в бухте вода пришла в круговоротное движение и начала полоскать всю бухту, хлынув на
берега, вплоть до тех высот, куда спасались люди из Симодо.
Океан как будто лелеет эти островки: он играет с
берегами, то ревет, сердится, то ласково обнимает любимцев со всех сторон, жемчужится, кипит у
берегов и приносит блестящую раковину, или
морского ежа, или красивый, выработанный им коралл, как будто игрушки для детей.
Но зато мелькают между ними — очень редко, конечно, — и другие — с натяжкой, с насилием языка. Например, моряки пишут: «Такой-то фрегат где-нибудь в бухте стоял «мористо»: это уже не хорошо, но еще хуже выходит «мористее», в сравнительной степени. Не
морскому читателю, конечно, в голову не придет, что «мористо» значит близко, а «мористее» — ближе к открытому морю, нежели к
берегу.
Даже нескоро потом отделаюсь я от привычек, которые наложит на меня
морской быт, по возвращении на
берег.
Собака схватит и тащит за ласт (у
морских черепах — плавательные ласты вместо лап) дальше от
берега.
На опушке лиственного леса, что около болота, староверы часто находили неглубоко в земле бусы, серьги, браслеты, пуговицы, стрелы, копья и человеческие кости. Я осмотрел это место и нашел следы жилищ. На старинных
морских картах при устье Амагу показаны многочисленные туземные юрты. Старик рассказывал мне, что лет 30 назад здесь действительно жило много удэгейцев, но все они погибли от оспы. В 1870 году, по словам Боголюбского, на
берегу моря, около реки Амагу, жило много туземцев.
География части побережья между Момокчи и Наиной такова: высокий горный хребет Габади тянется под острым углом по отношению к
берегу моря. По ту сторону его будет бассейн реки Кулумбе, по эту — мелкие речки, имеющие только удэгейские названия: Яшу (на картах — Ячасу), Уяхги-Бязани, Санкэ, Капуты, Янужа и другие. Между ними следует отметить три горные вершины: Габади, Дюхане и гору Яндоюза, а около устья реки Яшу — одинокую скалу Када-Буди-Дуони. На
морских картах она названа горой Ожидания.
На заводях Кусуна мы застали старого лодочника маньчжура Хей-ба-тоу, что в переводе значит «
морской старшина». Это был опытный мореход, плавающий вдоль
берегов Уссурийского края с малых лет. Отец его занимался
морскими промыслами и с детства приучил сына к морю. Раньше он плавал у
берегов Южно-Уссурийского края, но в последние годы под давлением русских перекочевал на север.
Ворон скорее следует отнести к полезным птицам, чем к вредным. Убирая в тайге трупы павших животных, дохлых рыб по
берегам рек, моллюсков, выброшенных
морским прибоем, и в особенности разные отбросы человеческих жилищ, они являются незаменимыми санитарами и играют огромную роль в охране природы. Вред, причиняемый воронами хозяйству, по сравнению с той пользой, которую они приносят, невелик.
В низовьях Такема разбивается на три рукава. Они все впадают в длинную заводь, которая тянется вдоль
берега моря и отделена от него песчаным валом. Раньше устье Такемы было в 12 км от моря, там, где долина суживается и образует «щеки». Об этом красноречиво говорят следы коррозии [Углубления, проделанные
морским прибоем в горной породе.] с левой стороны долины, у подножия отодвинутых ныне в глубь страны береговых обрывов, состоящих из аклировидного гранита.
Тут тропа оставляет
берег моря и по ключику Ада поднимается в горы, затем пересекает речку Чуриги и тогда выходит в долину реки Сяо-Кемы, которая на
морских картах названа Сакхомой.
На
морских картах в этих местах показаны двое береговых ворот. Одни малые — у самого
берега, другие большие — в воде. Ныне сохранились только те, что ближе к
берегу. Удэгейцы называют их Сангасу, что значит «Дыроватые камни», а китайцы — Кулунзуйза [Кулунь-цзий-цзы — конец, дыра (отверстие).].
Немного дальше камней Сангасу тропа оставляет
морское побережье и идет вверх через перевал на реке Квандагоу (приток Амагу). Эта река длиной около 30 км. Истоки ее находятся там же, где и истоки Найны. Квандагоу течет сначала тоже в глубоком ущелье, заваленном каменными глыбами, но потом долина ее расширяется. Верхняя половина течения имеет направление с северо-запада, а затем река круто поворачивает к северо-востоку и течет вдоль
берега моря, будучи отделена от него горным кряжем Чанготыкалани.
География части побережья между Мамокчи и Найна такова. Высокий горный хребет Габаци тянется под острым углом по отношению к
берегу моря. По ту сторону его будет бассейн реки Кулумбе, по эту — мелкие речки, имеющие только удэгейские названия: Яшу (на картах — Ягасу), Уяхти-бязани, Санкэ, Капуты, Янужа и другие. Между ними можно отметить три горные вершины: Габади, Дюханю и гору Яндоюза, а около устья реки Яшу — одинокую скалу Кададудидуони. На
морских картах она названа горой Ожидания и помечена числом 603.
Большие обнажения на
берегу моря к северу от реки Такемы состоят главным образом из лав и их туфов (биолитовый дацит), дальше тянутся полевошпатовые сланцевые породы и диорит. Тип
берега кулисный. Действительно, мысы выступают один за другим наподобие кулис в театре. Вблизи
берега нигде нет островов. Около мысов, разрушенных
морским прибоем, кое-где образовались береговые ворота. Впоследствии своды их обрушились, остались только столбы — любимые места отдыха птиц.
Зыбуны на
берегу моря, по словам Черепанова и Чжан Бао, явление довольно обычное.
Морской прибой взрыхляет песок и делает его опасным для пешеходов. Когда же волнение успокаивается, тогда по нему свободно может пройти не только человек, но и лошадь с полным вьюком. Делать нечего, пришлось остановиться и в буквальном смысле ждать у моря погоды.
По манере себя держать, по величию и быстроте движений они заслуживали бы названия
морских львов, как и их сородичи у
берегов Калифорнии.
Со словами Дерсу нельзя было не согласиться. У себя на родине китайцы уничтожили все живое. У них в стране остались только вороны, собаки и крысы. Даже в море, вблизи
берегов, они уничтожили всех трепангов, крабов, моллюсков и всю
морскую капусту. Богатый зверем и лесами Приамурский край ожидает та же участь, если своевременно не будут приняты меры к борьбе с хищничеством китайцев.
По контракту, заключенному в 1875 г. на 24 года, общество пользуется участком на западном
берегу Сахалина на две версты вдоль
берега и на одну версту в глубь острова; ему предоставляются бесплатно свободные удобные места для склада угля в Приморской области я прилегающих к ней островах; нужный для построек и работ строительный материал общество получает также бесплатно; ввоз всех предметов, необходимых для технических и хозяйственных работ и устройства рудников, предоставляется беспошлинно; за каждый пуд угля, покупаемый
морским ведомством, общество получает от 15 до 30 коп.; ежедневно в распоряжение общества командируется для работ не менее 400 каторжных; если же на работы будет выслано меньше этого числа, то за каждого недостающего рабочего казна платит обществу штрафу один рубль в день; нужное обществу число людей может быть отпускаемо и на ночь.
От Дубков до устья Найбы остается только 4 версты, на пространстве которых селиться уже нельзя, так как у устья заболочина, а по
берегу моря песок и растительность песчано-морская: шиповник с очень крупными ягодами, волосянец и проч. Дорога продолжается до моря, но можно проехать и по реке, на аинской лодке.
Из
морских млекопитающих у
берегов Сахалина водятся в громадном количестве киты, сивучи, или
морские львы, тюлени и котики.
Она издает приторно слащавый, но не противный запах гниющей водоросли, и для южного моря этот запах так же типичен, как ежеминутный взлет диких
морских уток, которые развлекают вас всё время, пока вы едете по
берегу.
Морской куличок отличается также и особенностью своего свиста или писка, который передать трудно; появляется на самое короткое время в исходе апреля небольшими станичками, иногда вместе с мелкими курахтанчиками или чернозобиками, по
берегам прудов, речных разливов и луж.
Несомненно, это был
морской зверь, выброшенный волнами на
берег.
Это было какое-то тупое соревнование между неподвижной каменной жабой и
морской водою, нападающей на
берег.
Время было весеннее. Лодка шла вдоль
берега и попадала то в полосы прохладного
морского воздуха, то в струи теплого, слегка сыроватого ветерка, дующего с материка. Яркое июньское солнце обильно изливало на землю теплые и живительные лучи свои, но по примятой прошлогодней траве, по сырости и полному отсутствию листвы на деревьях видно было, что земля только что освободилась от белоснежного покрова и еще не успела просохнуть как следует.
Или возьмем другой пример того же порядка. Многие публицисты пишут: ежели-де на песчаном
морском бреге случай просыпал коробку с иголками, то нужно-де эти иголки все до одной разыскать, хотя бы для этого пришлось взбудоражить весь
берег…
Обе на минутку задумались. Глубоко-глубоко под ними покоилось море. Со скамейки не было видно
берега, и оттого ощущение бесконечности и величия
морского простора еще больше усиливалось. Вода была ласково-спокойна и весело-синя, светлея лишь косыми гладкими полосами в местах течения и переходя в густо-синий глубокий цвет на горизонте.
Рыбачьи лодки, с трудом отмечаемые глазом — такими они казались маленькими, — неподвижно дремали в
морской глади, недалеко от
берега. А дальше точно стояло в воздухе, не подвигаясь вперед, трехмачтовое судно, все сверху донизу одетое однообразными, выпуклыми от ветра белыми стройными парусами.
Крепко, свежо и радостно пахло
морским воздухом. Но ничто не радовало глаз Елены. У нее было такое чувство, точно не люди, а какое-то высшее, всемогущее, злобное и насмешливое существо вдруг нелепо взяло и опоганило ее тело, осквернило ее мысли, ломало ее гордость и навеки лишило ее спокойной, доверчивой радости жизни. Она сама не знала, что ей делать, и думала об этом так же вяло и безразлично, как глядела она на
берег, на небо, на море.
Елена сошла на
берег и, сама не зная для чего, объехала город на электрическом трамвае. Весь гористый, каменный белый город казался пустым, вымирающим, и можно было подумать, что никто в нем не живет, кроме
морских офицеров, матросов и солдат, — точно он был завоеван.
Они пошли по
берегу. Адриатика катила перед ними свои мутно-синие волны; они пенились, шипели, набегали и, скатываясь назад, оставляли на песке мелкие раковины и обрывки
морских трав.
Песня на
берегу моря уже умолкла, и старухе вторил теперь только шум
морских волн, — задумчивый, мятежный шум был славной второй рассказу о мятежной жизни. Всё мягче становилась ночь, и всё больше разрождалось в ней голубого сияния луны, а неопределенные звуки хлопотливой жизни ее невидимых обитателей становились тише, заглушаемые возраставшим шорохом волн… ибо усиливался ветер.
С моря потягивало свежим воздухом, где-то в камышах
морская волна тихо сосала иловатый
берег, на самом горизонте тянулись дымки невидимых
морских пароходов, а еще дальше чуть брезжился Кронштадт своими шпицами и колокольнями…
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь
берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни земли; тогда — как после догадывались люди — встал на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял с костей своих лохмотья, положил на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая седой головой, лег на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается краем своим черного бархата
морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
В синем небе полудня тает солнце, обливая воду и землю жаркими лучами разных красок. Море дремлет и дышит опаловым туманом, синеватая вода блестит сталью, крепкий запах
морской соли густо льется на
берег.
Всем известно, что ловко забросить конец с судна и ловко поймать его на
берегу считается первым условием своеобразного
морского шика.
Потихоньку, избегая встретиться с кем-либо, мы выносим вместе с Яни сети на
берег. Ночь так темна, что мы с трудом различаем Христо, который ждет уже нас в лодке. Какое-то фырканье, хрюканье, тяжелые вздохи слышатся в заливе. Эти звуки производят дельфины, или
морские свиньи, как их называют рыбаки. Многотысячную, громадную стаю рыбы они загнали в узкую бухту и теперь носятся по заливу, беспощадно пожирая ее на ходу.